Я поднимался на вершину Эльбруса со всеми четырьмя колонками
        Много можно рассказать интересного, а иной раз и комичного об этих восхождениях. Я расскажу о восхождении с первой и второй колоннами.
        С первой колонной я шел как участник ее от Черекского района. Медицинскую помощь оказывать ребятам взялся добровольно.
        Помню тревожные мысли в ночь перед выходом. Душно и тесно в помещении "Приюта". Дышится часто и глубоко. Сказывается высота. Лежу — и не могу уснуть. Беспокоюсь за свое сердце. У меня невроз. Все время небольшая боль. Но врачи смотрели несколько раз и говорят: "годен". Доктор Томаревский возлагает на меня большие надежды. Не дойти до вершины никак нельзя. Я обязан быть там! И буду! Уверенность в себе успокаивает меня. Я засыпаю.
        Утром вышли на вершину. Я чувствовал себя неважно. Сильно болела голова, ноги мерзли еще сильней. Под седловиной стало еще холоднее, ветер продувал спину. От "Приюта Пастухова" и я начал оказывать медпомощь. Часто приходилось считать у ребят пульс, давать нюхать нашатырный спирт, засыпающим давали кофеин и т.д.
        Одному помогало лекарство, а другому теплое товарищеское слово.
        Голова болела оттого, что много приходилось говорить. А говорить там очень трудно. Воздух холодный, сухой и разреженный. На седловине устроили привал, но мне отдыхать не пришлось, все ходил возле ребят и помогал чему мог — многих клонило ко сну. Снова строимся повзводно. Пересчитываем людей и идем дальше.
        От седловины нас застиг густой туман, сыплется крупа, холодно, сильный ветер бьет в спину, а главное — ветер валит с ног. Почти у самой вершины несколько человек пристали: горная болезнь. Оказываю им помощь.
        С трудом добрались к вершине. Вот и Аттоев.
        — Мерзну, Мухажир. Защити от ветра.
        Он присел и присели еще несколько ребят. Сразу стало теплей и я согрелся.
        Встали и стоим тесной кучкой возле бюста Ленина и принесенных нами знамен. В душе у меня такая радость, что трудно передать. Не чувствую ни ветра, ни холода. Колхозники на Эльбрусе. Мне не видно их лиц. Но знаю, что они так же счастливы, как и я. Своим восхождением обязан только моей стране. Это она вырастила меня. Вот они, новые альпинисты, и я кричу:
        — Да здравствуют первые альпинисты-колхозники Кабардино-Балкарии! — И громкое "ура" уносит ветер.
        Постояли несколько минут и идем вниз. Мерзнут нос, щеки, не чувствую ног. Через два-три часа мы на "Приюте". О сердце я так ни разу и не вспомнил.
        Утром собираюсь вниз. Укладываю вещи. Пошел за чаем и у костра встречаю т. Звонцова:
        — Ну, как?, — спрашивает Звонцов.
        — Замечательно!
        Отпуск у меня кончился, но командование альпиниады решило меня оставить еще.
        Я был зачислен в спасательный отряд и стал двойным спасателем — и как медик, и как альпинист.
        Из старой колонны нас осталось человек шесть. По приказу командования вечером вышли к вершине. На нас лежала обязанность разбить палатки на "Приюте Пастухова" и седловине и ждать там колонну, которая должна была выйти часом позже нас.
        Почти под седловиной у меня замерзли ноги. Стучу ледорубом по ботинку и не чувствую пальцев. Остановились, стали решать, — что делать? Предлагают растирать. Неохота. Это значит, — итти вниз. Решил итти навстречу колонне. Согреюсь при спуске и с нею снова пойду вверх. Спускаться стал с одним из членов спасательного отряда.
        С каждым шагом становилось теплей. Спустились на "Приют Пастухова". Мне уже было жарко. Теперь нужно найти колонну.
        Ночь была ясная, звездная, видны были все вершины Кавказского хребта. Взял путь прямо на Донгуз-Орун и пошел вниз. Балкарец остался на "Приюте". На один из моих криков где-то далеко влево раздался голос. Что такое? Эхо? — Нет! Что может быть? Наверное, заблудился кто-либо и пошел быстро влево. Кричу. Отвечает еще ближе. Вскоре на снегу показались черные тени, — то были двое альпинистов, спускающихся с "Приюта Пастухова". Они сбились с пути, подошли к трещине и сели. Здоровый товарищ выбился из сил, помогая больному.
        Я осмотрел больного, состояние его было неважное. Дал ему кофеина и потащил быстро вправо. Оба они — рабочие г.Харькова. На полпути к "Приюту одиннадцати" показалась черная полоса. Я крикнул и ясно услышал голос Юсуфа, — это шла наша колонна. Рассказываю двум товарищам как итти до "Приюта", а сам с колонной снова отправляюсь вверх.
        Погода на этот раз была значительно хуже. Туман покрыл нас уже под седловиной, шла крупа и дул еще более холодный ветер. Несмотря на холод, обмороженных не было и только у самой вершины Рожновский передал мне двух девушек: "Спасай! Замерзли!" Оттирал им руки и лица, успокаивал словами. Одна из них так замерзла, что когда я сказал, что дома у них жарко и вообще сейчас лето, она на меня недоверчиво посмотрела и говорит:
        — Неправда.
        Один из товарищей вернулся с вершины ослепшим от яркого снега.
        Много у нас, спасателей, было хлопот, чтобы кто-либо из ребят не пропал или не обморозился. Когда провели проверку-под седловиной, все были налицо. Этой колонне досталось больше всех. Все были покрыты корой льда. На этот раз у меня никаких признаков болезни не было. Ноги мерзли, но о них я мало думал.
        Третьей колонне везло. Погода стояла чудесная. С юга шла небольшая облачность.
        Видно было всех ребят и беспокоиться о них приходилось значительно меньше. У самой вершины над нами закружился самолет. Сколько было шуму и радости. Громкое "ура" будило мертвую тишину Эльбруса. Это подбодряло ребят и они еще смелей шли последние минуты.
        С четвертой колонной погода зло над нами подшутила. Вначале вдали на юге виднелась небольшая белая полоска. Медленно она приближалась к нам. На седловине она нас накрыла и началось то же, что и с первыми колоннами.
        С этой колонной снова шел тов. Звонцов.
        Ни одна колонна не шла так красиво, как четвертая. Временами я любовался ее мужеством и упорством. Свирепствовала горная болезнь. Рвота, головные боли, сонливость и даже у многих — понос. Лекарство пьют, но о спуске вниз никто не хочет слышать. Только вперед! Молодцы!..
        Туман стал гуще, а ветер еще крепче. Звонцов, Рожновский и я держались вместе. Под вершиной из тумана прямо на нас летело трое ребят. Их задержали. Я услышал облегченный вздох тов. Звонцова.
        Все произошло в течение одной секунды. Мы ясно представили себе, чем бы это кончилось, если бы их не задержали. Они быстро встали и снова пошли вверх. Кто падал — не узнали, а задержали их Маши и Ибрагим. Мы искренно благодарили их за смелость.

        Дальше: Роль авиации в походе на Эльбрус.

---